Это мои слова обращали простой хлеб и вино в Его плоть и кровь, чтобы другие могли их вкусить. Но я была только каналом, по которому течёт поток, оставляя меня позади, пустой и холодной. Какое право я имела просить большего? Священник — лишь инструмент, как нож, ложка или миска.
Наконец, я подошла к постели моей старой подруги. Мне хотелось перенести Целительницу Марту в её комнату, но я понимала, что это было бы непрактично. Андреа можно было оставлять одну на несколько часов, за исключением последних дней, а по словам Османны, работавшей в лечебнице с ночи шторма, за Целительницей Мартой нужен постоянный присмотр. Она пыталась выбраться из кровати, и если соскальзывала с неё, не могла сама подняться. Несколько раз Османна обнаруживала её захлёбывающейся собственной слюной. Мы не могли оставить кого-то день и ночь следить за ней в её комнате, по крайней мере, не сейчас.
От Целительницы Марты пахло лавандой и застоявшейся мочой. Она сползла в кровати, так что голова склонилась вбок, как у повешенного, и смотрела на меня широко открытыми глазами, зажав покрывало в кулаке здоровой руки.
— Гар.
— Что это значит, Целительница Марта, что ты хочешь сказать?
Она хрипло вздохнула.
— Гар. Гар. Гар! — она раздражённо стукнула по своей ноге здоровой рукой.
Я не представляла, что в таком слабом теле может быть столько ярости, и тем более не ждала этого от Целительницы Марты. К нам подбежала Османна, подхватила её под руки, подняла в постели повыше и осторожно уложила голову на подушку — как голову Иоанна Крестителя на блюдо. Целительница Марта, тяжело дыша, откинулась назад и закрыла глаза.
— Она об этом просила? Чтобы её подняли?
Османна казалась расстроенной.
— Не знаю. Она всё время повторяет эти звуки, кто бы с ней не говорил. Иногда выкрикивает, иногда шепчет. Никто не понимает, что это значит.
— Надо думать, смысла тут не больше, чем в детском плаче. Как она?
— Большую часть времени она просто лежит, глядя в пустоту, целыми часами, и непонятно, спит она или нет. Но иногда, Настоятельница Марта... — она заколебалась, нерешительно обернулась на призрак в кровати. — Иногда я вижу, что она плачет. Не могу сказать, из-за боли или нет. Не знаю, можно ли дать ей что-нибудь.
— Целительница Марта не станет плакать от боли. Вспомни, как она все эти годы мучилась со спиной, но не жаловалась. Она плачет из-за увиденного зла, её слёзы — молитва о тех, кто не раскаялся. Разве сам Господь не оплакивал жестоковыйный народ Иерусалима?
Похоже, Османну я не убедила. Но я надеялась, что права. Я молилась, чтобы так и было.
— Выглядишь усталой, Османна. Ты целый день здесь?
— Но я не против.
— Рада слышать. Но всё же налей себе немного эля и выйди во двор. Холодный воздух тебя освежит. А я побуду здесь.
Она благодарно улыбнулась и ушла, устало спотыкаясь о камыш на полу.
Я взяла правую руку Целительницы Марты. Ладонь лежала в моей как мёртвая рыба. Я сжала её, но не получила ответа.
— Я так давно к тебе не приходила. Прости, Целительница Марта. Ты же знаешь, я проводила бы все дни у твоей постели, если бы могла. Но сейчас мне некогда. Женщины напуганы. Они слишком сильно зависели от тебя. Я виновата, что до сих пор этого не поняла. Им следует полагаться только на помощь Бога. Я должна показать им, что бегинаж может существовать и без тебя. Не хочу, чтобы они увидели, как я боюсь тебя потерять.
Выражение её лица не изменилось.
— Через несколько дней мы выбираем новую Марту. Кто-то должен взять на себя работу в лечебнице. Хотя она никогда не сможет заменить тебя, — поспешно добавила я. — Все эти дни я молюсь о правильном выборе, но так и не решила, кто станет твоей преемницей, ни у кого нет такого опыта и навыков. Я хотела бы, чтобы на собрании ты была с нами. Ты всегда могла предсказать, какие плоды даст каждый росток.
Целительница Марта не ответила. После того, как Османна поправила постель, она лежала тихо. Османна хорошо о ней заботилась, как и о других больных. Ральф и старая Хильда — все, похоже, ее слушались. В лечебнице царили покой и порядок, почти как под управлением Целительницы Марты. Не идеально, но пациенты казались вполне довольными.
Но Османна слишком молода для назначения Целительницей Мартой, она почти ребёнок. А может, нам и нужна молодая кровь, молодые бегинки для нового бегинажа, которые продолжат дело после нашей смерти. Если Османну учить быть Мартой, позволить присутствовать на совете и слушать обсуждения, она освоит знания, а зрелость придёт со временем.
Я склонилась над Целительницей Мартой.
— В ночь бури, сказав «что для последователя недостаток, для лидера — достоинство», ты это имела в виду? Нам следует назначить Османну Мартой?
Целительница Марта смотрела пустыми глазами.
Я сжала её руку.
— Знаю, Марты думают, мне не следовало брать тебя с собой той ночью. Мне не говорят этого в лицо, но я вижу упрёк в их глазах, когда они вспоминают о тебе. Их осуждение — ничто в сравнении с той виной, которуя я сама чувствую за то, что с тобой сделала. Но Бог велит нам хоронить мёртвых. Я выполняла Его волю и полагалась на неё. Я нашла потом то место, там нет ни следа тел ни ребёнка, ни той несчастной женщины. Тело Элдит просто исчезло. Но оно там было, разорванное в клочья. Мы обе видели. Я прикасалась к нему. Может, их обоих сожрал Оулмэн? Если так, значит, я не только навлекла беду на тебя, моего старого друга, я не смогла защитить доверенную мне душу ребёнка Элдит. Я всегда считала, что вера может защитить от любого зла. Но где был той ночью Бог? Он оставил меня?