Убить сову - Страница 109

109

Она выпрямилась, медленно поднялась с кресла — как отец перед тем, как ударить непослушного ребёнка — прошла мимо меня и остановилась у открытой двери, глядя наружу, на тяжёлое серое небо за стенами.

— Притча говорит не о дарованиях, Османна, а о монетах. Подарком можно распорядиться как хочешь, но хозяин потребует у слуги отчёта о вверенных ему деньгах. Монеты должны быть потрачены с умом, иначе они просто бесполезные кружки металла. Монета, о сохранени которой говорит Бог, это твой разум, Османна, твоя способность учиться. Не расточай его на остроумные рассуждения и пустые вопросы, а приобретай те знания, которые могут спасти твою душу и помочь ближнему. Читай травники, Османна, читай Псалтырь. Отложи изучение других книг до тех пор, пока не приобретёшь полную меру знаний, зрелость и трезвость ума.

Я ощутила, как горят щёки — понятно, о какой книге речь. Когда я призналась Настоятельнице Марте, что читала эту книгу, я ожидала, что она велит её уничтожить, в крайнем случае, отберет. Этого не случилось. Настоятельница Марта много раз говорила на проповеди о том, как глупо заставлять знание умолкнуть. Она всегда повторяла, что если слова на страницах — правда, её не уничтожить, сжигая книгу. А если ложь — рано или поздно Бог откроет её, всем на посмешище. Как бы её не сердила книга, она никогда не изменяла своим принципам.

Настоятельница Марта отвернулась от двери и, стиснув губы, пристально смотрела на меня. Я раздражала её с той минуты, когда она впервые увидела меня в отцовском доме. Что бы я ей ни говорила, это всегда было неверно, но я не могла молчать. Я должна ответить, даже если она заявляет, что разговор окончен. Но на этот раз мне хотелось, чтобы она поговорила со мной, серьёзно поговорила. Мне так много хотелось узнать. Что она чувствует, держа тело Христово в момент преображения? Ощущает ли присутствие Бога? Может, это убедило бы меня, что так важно есть эти маленькие хлебные диски.

Настоятельница Марта, как будто внезапно ослабев, ухватилась за дверной косяк.

— Османна, я понимаю, что ты ещё очень молода. Понимаю, что в твоём возрасте лечебница — это тяжёлая обязанность. Но ты всегда можешь спросить совета у других. Тебе не придётся нести этот груз одной. В этом вся суть бегинажа — ни одна женщина не остаётся один на один со своей ношей. Но знай: я не доверила бы тебе эту задачу, если бы не была уверена, что она тебе по силам. Я убеждала других, что ты способна с ней справиться, и поверь, многие думают иначе, так не позорь меня перед ними, Османна. Я этого не прощу.

Отец Ульфрид

— Уильям, твой отец дома?

Стоящий в дверях мальчик нерешительно оглянулся через плечо и наконец чуть отступил в сторону, так что я смог протиснуться мимо него в дом. Там, как и во всех домах Улевика, отвратительно воняло навозом и гнилью. Размокший камыш собрали с пола и гниющими кучами бросили на улице. Но земляной пол и стены насквозь пропитались после потопа грязной водой с экскрементами и содержимым помоек, так что невозможно избавиться от вони.

Алан сидел, согнувшись над чадящим очагом. От огня над сырым земляным полом поднимался леденящий душу холодный пар, липкий и зловонный. Взгляд у Алана был рассеянный, руки слегка дрожали. После потопа я наблюдал такое у многих деревенских.

Они пили какое-то варево из сухих головок белого мака, какого полно на болотах, пьянели, теряя разум, как от крепкого вина, и забывали о голоде и несчастьях. Но дьявольское питьё отнимало у людей силы и желание работать и постепенно сводило с ума. Я был потрясён, увидев такого сильного, привыкшего к тяжёлой работе человека, как Алан, под его воздействием.

Я кашлянул, но он не шевелился, не предлагал мне сесть.

— Да хранит Бог тебя и детей, Алан.

— Хранит нас? Неужели? — проворчал он. — Тогда пусть хранит получше... А я не могу. Солеварен больше нет. — Он широко взмахнул руками, изображая что-то неопределённое. — Море их взяло, забрало всё себе. Мой отец там работал, и его отец тоже. Там работало столько поколений, что никто уже точно не помнит, кто их построил. И вот их нет, просто так, за одну ночь. Ничего не осталось.

— Но ты хотя бы жив, Алан. Многие другие были не столь удачливы.

— Удачливы? Так, значит, ты это называешь? Вот уж удача так удача. И как я теперь должен кормить детей? У тебя есть ответ, отче? — Алан сплюнул в огонь, и тот зашипел. — И д'Акастер потребует свою ренту за этот хлев, а церковь - десятину, так, отче? Вам всем нужны только деньги... И Мастерам Совы тоже, все вы — свора псов, дерущихся за наши внутренности. Что нам с вас толку? С твоих латинских молитв, костров Мастеров Совы. Никто из вас не может остановить реку, она забирает все, что хочет.

Что я должен был сказать ему — «Молись и кайся? Бог простит и все исправит?» Я лучше других знал, что и целое море молитв не заставит Бога простить и восстановить потерянное.

Я молился, чтобы церковь была полна на Рождество, так и случилось. Господь наслал потоп, который пригнал деревенских в церковь, целый приход для декана, но злая ирония заключалась в том, что из-за потопа декан не приехал. Когда вода отступила, деревенские снова позабыли церковь. А как только дороги подсохнут, декан вернётся. Я мог только хлопать крыльями, как привязанная птица, пытающаяся улететь, но катастрофа теперь — лишь вопрос времени.

Алан смотрел на меня из-под тяжёлых век.

— Зачем ты пришёл сюда, отче? Смотри — у нас больше ничего не осталось. Вы — церковь, Поместье и Мастера Совы — забрали всё. А то, что не загребли ваши жадные лапы, унесла река.

109