Убить сову - Страница 40

— Джоан, это отец Ульфрид, открой дверь. Не бойся, все ушли.

Последовало долгое молчание, потом послышался скрежет, как будто от двери оттаскивают что-то тяжёлое. Наконец, дверь чуть приоткрылась.

— Я один. Впусти меня, Джоан.

Дверь открыли ровно настолько, чтобы я мог протиснуться внутрь, тут же захлопнули и заперли на засов. Передо мной предстала Джоан, укутанная в дорожную одежду. За юбку цеплялись два маленьких сына и дочь Марион, испуганные, с заплаканными лицами. Джоан пыталась поднять на плечи тяжёлый узел.

— Неужели ты собралась на ночь глядя в дорогу, Джоан?

— Нас предупредили, отче, — лучше уйти этой ночью, а не то... будет хуже.

Как и Ральф, она старалась не смотреть мне в глаза.

— Согласен, оставаться здесь на ночь небезопасно. Идём ко мне, немного поедите и отдохнёте. Дети, должно быть, умирают от голода.

Она решительно покачала головой.

— Большое спасибо, отче, только мы уйдём этой ночью. У меня есть кузина в Норвиче, может, она нас примет. Это далеко, и там не слышали про... — она умолкла, не сумев произнести это слово.

— Но это в многих милях отсюда. Нельзя женщине путешествовать в темноте и одной. Кругом полно всяких бандитов и сумасшедших. Бог знает, что они могут сделать с одинокой женщиной. А что насчёт твоего брата в деревне, может, он вас примет?

— Чтобы и его семью вместе с нами сожгли? Он и близко к нам не подходил с тех пор, как все узнали, и я не виню его за это. Ему нужно думать о собственных детях.

— Тогда ты должна пойти со мной. Никто не посмеет обидеть тебя в моём доме. Обещаю, я помогу тебе добраться до Норвича. Я...

— Так же, как помог моему мужу, отче? Так, как ты защитил Ральфа?

Услышав ярость в материнском голосе, дети испуганно сжались, они цеплялись за её ноги и прятали лица в её юбках. Малышка Марион расплакалась.

— Ральф был твоим другом, отче. Он всегда защищал тебя, что бы ни говорили о тебе, он в это не верил. А ты... ты протащил его через всю деревню, как зверя. Ты связал его. Заставил его стоять в могиле, пока засыпал землёй. И ты объявил его мёртвым, отче. Живого человека, моего мужа... ты сказал, что он мёртв, перед его друзьями, перед соседями, семьёй... перед его собственными детьми. Ты сказал им, что отец умер.

В первый раз за этот вечер она взглянула прямо на меня, в глазах блеснули слёзы ненависти, и она гневно смахнула их рукой. Если бы она ударила меня кулаком в живот, мне не было бы больнее. У неё нет права ненавидеть меня после всего, что я сделал, пытаясь защитить её и Ральфа.

Ещё в тот день, когда пролил на руку Ральфа горячий воск, я понял, что у него страшная болезнь. Я пытался сохранить тайну, но как только об этом пронюхала мерзкая сплетница Летиция, скрываться стало невозможно. Не успел я прочесть «Отче наш», как новость разнеслась по деревне. Если бы я не объявил при всех Ральфа умершим, как наказывает церковь, д'Акастеры донесли бы на меня епископу. Филипп только этого и ждет. А епископ Салмон поступил бы просто — если я так или иначе не исполню свой долг, на этот раз меня ждёт более суровое наказание, гораздо более суровое.

— Джоан, поверь, я не хотел этого делать. Но у меня не было выбора. Я должен поступать, как требует закон. Если бы я отказался, это сделал бы другой. Деревенские могли бы взять дело в свои руки. По крайней мере, теперь он в безопасности.

— Не благодаря тебе, — резко ответила Джоан. — Может, те женщины, что забрали его, и чужестранки, но они друзья ему, больше, чем ты когда-либо был. Я неучёная, отче. Я не умею читать, но понимаю, что такое милосердие. Оно есть у этих женщин, что бы о них не говорили. Та, их главная, да в её мизинце больше доброты, чем во всех вас, священниках, вместе взятых. Остаться в твоём доме? Я скорее позволю перерезать себе горло на дороге, чем проведу ещё ночь в Улевике.

Джоан подхватила детей и потащила к двери. На пороге она обернулась.

— Знаешь, отче, надеюсь, сплетни о тебе и той монашке окажутся правдой, тогда гнить тебе в аду, где всем вам, священникам, и место.

Она шагнула в темноту и исчезла.

Настоятельница Марта

Я всегда любила утренние часы, слабый рассветный свет, робкое начало нового дня. Ещё не прозвонили утреню, в бегинаже тишина и всё погружёно в сон. Я стояла на коленях на покрытом камышом полу, глядя на деревянное распятие над кроватью.

— Свят, свят, свят Господь Саваоф. Господи, пошли благодать Твоего Духа на тех, кто мёрзнет и голодает...

Раздался резкий стук в дверь. Дверь распахнулась раньше, чем я успела встать с колен. В комнату ворвалась Привратница Марта, задыхающаяся и взволнованная.

— Идём скорее, Настоятельница Марта, посмотри, что у ворот.

— Кто там в такой час? Или кому-то так срочно нужна помощь Целительницы Марты, что подождать нельзя? Сейчас начнется утреня. Проведи их пока в гостевой зал.

Она покачала головой и потянула меня за рукав.

— Прошу, Настоятельница Марта, идём быстрее.

Пальцы у неё дрожали, и я встревожилась. Что в этом мире могло так её напугать?

Привратница Марта, женщина из местных, вдова, не умела читать и писать, но идеально подходила для службы, к которой привёл её Бог — невозмутимая, практичная, такую трудно напугать. Чтобы она так встревожилась, должно произойти нечто ужасное.

Не теряя времени, я поспешила за ней через пустой двор, в одной рубашке и плаще. Она остановилась, не подходя к воротам, и махнула рукой, что-то мне показывая.

Это лежало на пороге. Я подошла ближе. На решетке из ивовых прутьев лежала распятая амбарная сова с раскинутыми крыльями. Клюв сжимал блестящий побег тёмного плюща, другие во множестве обвивали плетёный каркас. Перья и листья трепетали от утреннего ветра.