Убить сову - Страница 78

— Как твоё имя, дитя?

— Ос... Османна, — прошептала девочка.

Гвенит раздражённо махнула рукой.

— Не это имя, дитя. У тебя есть другое.

Настоятельница Марта вцепилась в тощую руку и встряхнула так, будто пыталась вытряхнуть мысли из старухиной головы.

— Гвенит, твоя душа в смертельной опасности. Если умрёшь непрощённой — гореть тебе в муках до самого Страшного суда. Ты должна...

— Скажи мне своё имя, девочка, — выдохнула старуха.

— Я избавилась от старого имени, — краснея проговорила Османна.

— Ты не избавилась ни от чего... верни своё имя... Тебе не будет покоя... пока ты не найдёшь своё имя.

— Она бредит, — проворчала Настоятельница Марта. Она низко склонилась над старухой. — Слушай, Гвенит, ты умираешь. Тебе нужно думать о Боге. — Настоятельница Марта говорила медленно и громко, как с глухой.

— А разве Он когда-нибудь думал обо мне, госпожа?

Глаза старой Гвенит закрылись. Она слабо вздохнула и затихла. Слышалось только потрескивание дров в очаге. Целительница Марта подняла прозрачные голубоватые веки старухи, коснулась глаз, поднесла к ее губам перо. Мне показалось, что прошла целая вечность, но перо не пошевелилось.

Гудрун переводила взгляд с одной из нас на другую, потом на свою бабку. Она медленно вытянула сжатую ладонь, осторожно, одним пальцем, тронула лицо старухи и отдёрнула руку, словно обожглась. Девочка отшатнулась, широко, как воющая собака, открыла рот, но не издала ни звука. Она застыла на месте, и упала на пол, прежде чем кто-либо из нас успел ее подхватить. Гудрун тряслась и задыхалась, изо рта у неё пошла пена. Мы беспомощно смотрели, не в силах ничем ей помочь.

Отец Ульфрид

— Мог бы выбрать для свидания местечко потеплее, — тихонько пропел голос Хилари из-за деревьев.

Я обернулся, но никого не увидел. В роще было пусто. До заката оставалось ещё около часа, но небо закрывали облака, моросил дождь и казалось, уже наступали сумерки.

— Помню, ты говорил, что никогда больше не захочешь со мной видеться, — в голосе Хилари звучала насмешка. — А я — наоборот, что ты сам станешь умолять меня вернуться, не забыл?

— Хватит со мной играть, Хилари. Выходи.

Я подпрыгнул от неожиданности, когда меня хлопнули по плечу.

Хилари рассмеялся, жадно поцеловал меня.

— Но всё же, скажи ради Бога, почему мы должны встречаться в лесу? Если решил, что я стану здесь зимой раздеваться, подумай получше. Тот вонючий склеп в соборе был таким холодным, что я чуть яйца не отморозил, а тут ещё и уховёртки, и колючки под задницей. Забудь. Почему мы не могли встретиться в твоём доме?

— Мы там чуть не попались — помнишь? А теперь стало ещё хуже. Мастера Совы за всем следят, сразу же заметят чужака, начнут задавать вопросы. Любой из деревенских может оказаться Мастером Совы или шпионить для них. Поэтому пришлось здесь. В других местах слишком опасно.

Дождь тихо стучал по мёртвым листьям под ногами, кусты трепетали, и я боязливо оглядывался. Казалось, со всех сторон раздаются шелест и скрип. Никогда не думал, что в лесу бывает так много звуков, всегда считал его тихим и мирным. Да, встречаться здесь — не очень удачная мысль. Старый подлесок мог скрывать дюжину пар следящих глаз или слушающих ушей.

— Бедный мой Ульфридо, да ты весь дрожишь, — Хилари схватил меня за руку. — Ужасно выглядишь. Сядь. Что случилось? — Голос Хилари утратил ленивую тягучесть, в тёмных глазах на этот раз было искреннее беспокойство, которого я не видел уже много месяцев.

Поблизости лежал поваленный дуб. Я полуоперся, полуприсел на огромный ствол. Хилари приподнял полу моей сутаны, его рука скользнула меж моих бедер. Я задрожал, когда его холодные пальцы, мокрые от дождя, легко коснулись моего естества, прошлись по всей длине, нежно охватили яички. Старый приемчик. Он уже много месяцев не был так нежен со мной, и я чувствовал в этом только попытку утешения, а не насмешку. Я страстно жаждал поддаться его прикосновениям, но не смел. Наконец, я собрался с силами, вырвался из его рук и встал.

Хилари ломал на кусочки сорванную ветку.

— Мне есть за что обижаться на тебя, Ульфридо. Сам не знаю, зачем я пришёл. — Он, как раздосадованный ребёнок, оттопырил нижнюю губу. — Прогоняешь меня, потом несколько недель ни слова. А теперь ждёшь, что я прибегу, едва ты щёлкнешь пальцами. Я вообще не собирался приходить.

Он прислонился к поваленному дубу, лениво, как скучающий ребёнок, шаркая ногами по прелой бурой листве. Я чувствовал досаду и гнев. Он понятия не имел, что я пережил за последние несколько дней. На мгновение мне захотелось излить всё, что произошло в канун Всех святых. Однако тот, кто там не был, никогда не сможет понять весь ужас случившегося. И как мне ответить, если он спросит, что я сделал? Я не смогу признать, что решив сражаться со злом, я просто развернулся и бежал прочь, как трус, вместе со всеми деревенскими.

— Ну, в чём дело? — нетерпеливо спросил Хилари. — Притащил меня в эту поганую деревню, значит, чего-то тебе надо. Говори уже или трахай меня, мне без разницы, только делай что-нибудь. Я не собираюсь сидеть в этой сырости всю ночь.

Я снова разозлился и вскочил.

— Хочешь знать, чего мне надо? Я скажу. Мне нужны деньги.

— Деньги? — недоверчиво переспросил Хилари. — С чего это ты нуждаешься в деньгах? Ты же чёртов священник, что за хрень такая. Хороший доход, дармовое жильё, еда, вино. У тебя всё есть. И спину гнуть ради заработка не приходится. Пробубнил пару молитв на латыни — и все дела, даже пальцем шевелить незачем. Вот бы мне всё так легко доставалось.