Убить сову - Страница 89

Ветер едва не вырвал у меня из рук дверь, когда я выходила из лечебницы. Я поплотнее запахнулась в плащ. Через двор на костылях ковылял Ральф, на верёвке, обвязанной вокруг талии, он тащил маленькую тележку. Её сделала для Ральфа Пастушка Марта, чтобы он мог вывозить на прогулку ребёнка-калеку. Теперь они, казалось, были навсегда связаны друг с другом, как будто обоим вынесли один и тот же приговор.

— Благослови тебя святой Томас, Ральф, и тебя, дитя. — Я наклонилась и положила руку на голову малышки, та испуганно дёрнулась. — Ну, как она, Ральф? Выглядит получше, щёки порозовели.

Ральф смотрел на неё нежно, как любящий отец.

— Элле лучше, Настоятельница Марта. Я несколько недель боялся, что потеряю её, она задыхалась так, что губы синели, едва хватала воздух, но Целительница Марта её подлечила.

— Бог помог ей, Ральф, — поправила я, — а Целительница Марта — только послушное орудие в Его руках.

За моей спиной послышался вздох.

— Послушное орудие Господа не хотело прерывать тебя, Настоятельница Марта, но тут одна душа желает поговорить с тобой.

Целительница Марта кивнула в сторону женщины, стоящей у стены, чтобы спрятаться от пронизывающего ветра. Кухарка Марта попыталась заговорить с ней, но женщина не отвечала. Её взгляд был обращён ко мне. Похоже, она хотела подойти ко мне, но боялась. Наверняка боялась проказы. Ральф тоже заметил её взгляд и захромал прочь, таща за собой тележку.

Я поманила женщину, но она так и стояла, вжавшись в стену. Определить её возраст было невозможно, лицо осунулось от голода, а глубоко запавшие глаза неестественно блестели и показались мне почти безумными. Я пошла ближе, но прежде чем мне удалось её остановить, женщина упала на колени в грязь, хватаясь перепончатыми пальцами за край моего плаща. Она рыдала и бормотала что-то с таким волнением, что я не могла разобрать ни слова. Я подняла её на ноги и слегка встряхнула, чтобы привести в чувство.

— Успокойся, сестра. Чего ты от нас хочешь? У тебя кто-то заболел?

Она решительно покачала головой и зарыдала пуще прежнего.

— В чём дело? Я не смогу помочь, если ты не скажешь, чего хочешь.

Может, это местная дурочка, в деревне их много.

— Моё дитя...

— У тебя есть маленький сын или дочь?

— Больше нет. Он умер. Он и двух недель не прожил. И мой муж говорит, нам придётся похоронить его под кучей мусора, пока отец Ульфрид не узнал. Муж не станет платить похоронный сбор .

Я положила руку ей на плечо, пытаясь утешить.

— Сожалею о твоей потере, сестра. Бог по своей милости даст тебе сил вынести потерю. Тебе нужно заплатить сбор, чтобы похоронить ребёнка, я правильно поняла?

Женщина затрясла головой и снова вцепилась в меня.

— Нет, надо похоронить его здесь, не то Оулмэн сожрёт его душу. У вас ребёнок будет в безопасности.

— Твоё дитя будет в безопасности на церковном погосте. Там никто не причинит вреда христианскому ребёнку. А мы найдём денег на сбор для отца Ульфрида, только ты лучше не говори ему, что это от нас.

— Я не посмею отдать его священнику! Ребёнок не крещён. Муж говорил, что не желает давать ему своё имя в церкви. Говорил, что это отродье не от него.

Женщина дико озиралась, не обращая внимания ни на кого, кроме меня. Она дергала свои юбки, как будто старалась что-то сорвать.

Целительница Марта обняла её.

— И это правда? Твой малыш не ребёнок твоего мужа?

Женщина смущённо покачала головой.

— Меня вызвал Филипп д'Акастер. Мы задолжали Поместью десятину... Я не могла ему отказать. Когда ребёнок родился, у него не было... перепонок... между пальцами. И муж сказал, это значит, ребёнок не его.

Я начинала понимать. У этой женщины была причина для слёз. Если её муж не признает ребёнка перед священником, её осудят за прелюбодеяние. Из того немного, что мне известно о Филиппе, ясно, что он станет отрицать своё участие и никто не посмеет ему возразить. А этой бедной женщине от своего греха не отказаться. Хорошо, если ей удастся избежать суда, публичной порки и большого штрафа, который ввергнет эту семью в нищету, ещё худшую, чем та, что привела к такой ужасной ситуации. И я сомневалась, что несчастья этой женщины закончатся вместе с судом. Муж наверняка учинит собственную расправу за то, что выставила его рогоносцем перед всей деревней. Меня посетила леденящая душу мысль.

— Скажи мне правду, сестра, как перед Богом в Судный день — не умер ли твой ребёнок от твоей руки или от рук твоего мужа?

Женщина испуганно посмотрела на меня и снова повалилась на колени, цепляясь за мои юбки.

— Нет! Клянусь всем святым, ребёнок заболел, и я не смогла его спасти. Он не пил молоко, и хотя я день и ночь его нянчила, только плакал. Я не спала ночей, а муж уже не мог выносить его крик. Когда все ушли в поле, я прилегла, очень устала качать ребёнка всю ночь, и глаза у меня закрылись. А как проснулась — он лежал рядом, совсем холодный. Колдовство, вот от чего он умер.

Целительница Марта сочувственно похлопала её по плечу.

— Что ты, сестра, не говори так. — Потом кивнула мне. — Незачем искать здесь зло, Настоятельница Марта. Бедная женщина так истощена, сомневаюсь, что её ребёнок мог быть здоров, тем более, если его прятали в сырой и холодной деревенской лачуге.

Я не могла допустить, чтобы невинное дитя хоронили в навозной куче, и не могла отдать в безжалостные лапы церкви. И кроме того, даже если церковь позволит эти похороны, некрещёного младенца положат на северной стороне погоста, среди безумцев и нераскаявшихся грешников. Не очень подходящее место, чтобы очнуться в Судный день.