— Разве вы не знаете, что лихорадка ушла? Чтобы остановить её, вы принесли в жертву невинного ребёнка. Если ваши дети до сих пор больны — спросите у ваших Мастеров Совы, почему. Пойдите, спросите у вашего священника. Они убили её. Они обещали, что её смерть избавит вас от лихорадки. Так зачем вы пришли к нам? Забыли, что это мы наслали болезнь? Хотите получить от нас чего-нибудь похуже? Убирайтесь! Убирайтесь вон!
Беатрис подняла правую руку с растопыренными, как когти, пальцами, словно замахиваясь на гостей. Они застыли на мгновение, потом развернулись и побежали. Беатрис захлопнула ворота и прислонилась к ним, заметно дрожа. Привратница Марта бросилась запирать ворота на засов.
Бегинки собрались вокруг Беатрис, они успокаивающе поглаживали её, хлопали по плечам и хвалили за то, что выпроводила деревенских. Беатрис то ли истерически смеялась, то ли плакала. Не двигалась только Османна. Она так и стояла там, куда оттолкнула её Беатрис, смертельно бледная, с расширенными от ужаса и шока глазами. Я знала — она хочет получить от меня заверения, что никто не обратил внимания на слова Беатрис, а деревенские ничего не поняли. Её глаза умоляли.
Я понимала, чего она ждёт, но не могла этого сказать, не могла лгать, даже для того, чтобы ее успокоить. Я чувствовала, как кровь отхлынула от лица. Я отвернулась. Беатрис всё ещё поздравляли и успокаивали. Понимала ли она, какое только что принесла зло? Её слова невозможно вернуть. Теперь нам оставалось только ждать и молиться.
Ульфрид — англичанин, пытавшийся проповедью отвратить народ Швеции от язычества. В 1028 году, после того как он изрубил топором статую Тора, Ульфрида казнили, а тело бросили в болото.
Декан епископа стоял на подставке для посадки на лошадь, заглядывая в единственное узкое окошко деревенской тюрьмы. Тюрьма в Улевике невелика, но больше и не надо, никакой мебели в ней нет. Вся тюрьма состояла из единственного каменного круглого помещения, крытого тростником, почти такого же размера и формы, как голубятня в Поместье. Сейчас в тюрьме только один заключённый, хотя там вполне могли поместиться три-четыре человека, а если набить потеснее — даже шесть или семь. В тюрьме имелась крепкая деревянная дверь и узкое зарешеченное окно, расположенное слишком высоко, так что заключённый не мог смотреть наружу, и никому не заглянуть внутрь, разве что если он, как декан, встанет на возвышение. Решётки на окне ни к чему — протиснуться сквозь крошечный проём меж толстыми стенами могла разве что заморенная голодом кошка, но строители тюрьмы не оставили даже такой возможности. Из их цитадели никому не выбраться.
Выражение лица декана, заглядывающего в тюремную камеру, оставалось непроницаемым. Едва перевалило за полдень, но небо казалось серым и тяжёлым, как в закатных сумерках, а в камере, должно быть, ещё темнее.
— Мы не знали, когда вас ждать, декан, — сказал я, ещё задыхаясь после бега от своего дома. — Если бы я знал, что вы прибудете сегодня, здесь бы вас ждал бейлиф с ключом. Но я могу сейчас же послать за ним, если...
— Это ни к чему. Я увидел всё, что хотел. — Он легко спрыгнул наземь. — Мы идём побеседовать с лордом д'Акастером. — Он кивком головы подозвал тощего сутулого юнца, который жался к стене и с несчастным видом дул на посиневшие руки. Отнеси подставку назад к трактиру, мальчик. Прежде чем я поеду в Поместье, хочу поговорить с отцом Ульфридом наедине. Можешь привести лошадей к церкви и ждать меня там — снаружи!
Парнишка энергично закивал, словно хотел, чтобы не осталось никаких сомнений — он выполнит все инструкции до последней буквы, потом так ретиво рванул вперёд, что споткнулся о деревянную подставку, стараясь поднять её. Декан пнул юнца, когда тот пытался встать, отчего он снова растянулся на подставке и завопил от боли. Не обращая внимания на крик, декан развернулся и зашагал в сторону церкви.
Я несколько дней ждал этого момента, и не мог ни есть, и спать в предвкушении. Как будто разверзлись небеса и сам Святой Грааль опустился прямо мне на колени. Сначала в мои руки попалась девчонка-ведьма, а теперь ещё и это. Кажется, все мои деяния внезапно благословил Бог. О, наконец-то, наконец-то! Он изменил для меня ход событий. Бог всё ещё доверяет мне. Я был ввергнут в пучину, я думал, что оставлен, но Бог вспомнил о моих казнях египетских и теперь поведет меня. Я молил о реликвии, но вместо неё получил нечто большее — еретичку. Такого подарка достаточно, чтобы епископ простил все совершённые мной грехи. Совсем скоро я вернусь к комфорту Норвичского собора, и пусть тогда Мастера Совы делают что хотят с этой паршивой деревней, мне всё равно.
Тусклый свет проникал в сумрак церкви через цветное стекло грязных мозаичных окон. В тени выделялся лишь ярко-красный огонь негасимой лампады над алтарём, только он ничего не освещал. Декан прошёлся вокруг, заглянул в ризницу и на колокольню, убедившись, что церковь пуста. Наконец опустился на одну из каменных скамей у стены, где во время службы отдыхали старики или больные.
На стене позади него изображалось «Сошествие в ад». Во мраке я не мог разглядеть ничего, кроме золотого нимба вокруг головы Христа, но я и так хорошо представлял себе эту картину. Христос в развевающихся одеждах стоял перед заключёнными, разрушая двери и предлагая освобождение томящимся в аду мертвецам. То, что декан выбрал именно это место, перед картиной, изображающей искупление и свободу, казалось счастливым предзнаменованием. И его первые слова также принесли мне огромное облегчение.