Убить сову - Страница 73

Деревенские, стоящие, как заколдованные, с криками бросились прочь. Все рвались поскорее выбраться с погоста, безумно карабкались по стенам вверх, прыгали за ограду, не заботясь о том, куда и как упадут, и бежали подальше от демона. Их крики разрушили чары, удерживавшие меня в этом месте, и я, спотыкаясь, понёсся к воротам.

Я не оглядывался назад.

Ноябрь. День прошения

Третий и последний день Самайна. День, когда христиане собирают милостыню в уплату за молитвы о душах умерших, томящихся в чистилище.

Лужица

— Ставь одну ногу прямо перед другой, — говорила девочка-акробат на Майской ярмарке. — Почувствуй, как пальцы одной ноги касаются пятки другой. И не смотри вниз. Никогда нельзя смотреть вниз, из-за этого можно упасть.

Я дошла до конца козлов и не упала, но тут надо было повернуться. Это оказалось непросто. Она делала это легко — отодвигала ногу и делала что-то вроде разворота.

— Внимательно гляди на своё бревно, — говорила девочка, — тогда не поскользнёшься. — Смотри в одну точку. Не отводи глаз.

Я взмахнула ногой, пошатнулась и упала.

— Господи, ну что ты ещё задумала, девчонка? — Надо мной, подбоченившись, стояла Ма, рот у неё сморщился, как поросячья задница. Она всегда так поджимала губы, когда собиралась дать мне затрещину.

Я поскорее начала кататься по полу и орать, держась за ногу. Это я хорошо умею. Ма никогда не догадывается, взаправду я плачу или нет.

— Она упражнялась, она хочет стать акробатом, да, Лужа? — ухмыльнулся Уильям.

— Ушиблась, детка? Где? Дай посмотрю, — Ма склонилась надо мной. — Ну надо же, акробатом! И как тебе такая глупость в голову пришла?

— И вовсе не глупость. Я смогу, вот увидишь. А когда акробаты приедут в следующий раз на ярмарку, они заберут меня с собой. Они обещали — если я буду тренироваться и научусь ходить по шесту. Я тогда буду ездить повсюду — ярмарки, замки и всё такое. Девочка-акробат говорила, в замках им бросают даже золотые монеты. И я буду есть молочных поросят каждый день, может, даже дважды.

Уильям за моей спиной насмешливо фыркнул.

— Погоди, жирная задница, — сказала я, — вот разбогатею, а ты будешь помирать с голода и приползёшь ко мне просить еды, а я не дам тебе даже кости обглодать.

— Это ты ни косточки не получишь, детка. Постель в канаве и пинок на ужин, вот и всё, что тебе достанется, — Ма потянулась, ощупала мои руки и ноги. — Как думаешь, что случается с девочками, когда они вырастают и их уже больше нельзя подбрасывать на шесте? Становятся воровками или нищенками, а то и чем похуже. А заканчивают они все на виселице. Ты только посмотри на себя! С головы до ног в грязи. Как твоя нога? Можешь ходить?

Уильям подобрался ко мне и зашипел:

— А знаешь, Лужа, где акробаты берут молочных поросят?

— Не называй меня так. Ма, скажи ему.

— Я старший, могу тебя звать, как хочу. И я тебе скажу, откуда у акробатов свинина. Они дожидаются темноты, когда малявки ложатся спать, а потом подбираются к ним и перерезают горло от уха до уха. — Он чиркнул грязным пальцем по моему горлу. — А после рубят на куски и кладут в бочки для засолки. Вот такие у них поросята — глупые мелкие девчонки вроде тебя. Но ты не волнуйся, они тебя сначала откормят, слишком уж ты тощая, задницы даже на пирог не хватит. Он больно ткнул меня пальцем, потом ещё раз и ещё.

— Ма, скажи, чтобы он перестал, Ма, ногу больно! — я попыталась отодвинуться, старательно прихрамывая.

— Я думал, ты другую ногу ушибла, — ухмыльнулся Уильям.

— Ах ты, мелкая... — Ма замахнулась, чтобы дать мне подзатыльник, но я успела отскочить. — Ну, подожди, я до тебя доберусь. Тогда будет тебе ушиб.

Я бегом кинулась за угол дома и уткнулась прямо в живот Летиции. Она отшатнулась, я попыталась обогнуть её, но она схватила меня за шиворот и потащила назад, к Ма.

— Слышала новость? — сказала Летиция.

— Что такое? — спросила Ма, хватая меня за руку.

— Прошлой ночью на погосте напали на двух служанок из Поместья. Они кричали всю дорогу, пока до дома не добрались. Говорят, им еле удалось спастись.

У Ма сделались круглые глаза.

— А они знают, кто напал?

— Хороший вопрос, дорогая. Скорее не кто, а что. — Летиция пугливо огляделась, как будто боясь кого-то или чего-то за спиной, и придвинулась ближе. — Они шли в Поместье, и с церковной колокольни на них набросилась птица, огромная, больше чем кузнец Джон.

— Птица? — шёпотом спросила Ма.

— Ма, больно! — взвыла я. Она всё ещё сжимала мою руку, и теперь прямо вцепилась в неё пальцами. Никто меня не слушал. — Ма!

— Я сказала «птица», потому что у него голова и крылья, как у птицы, совиные, и клюв такой, что вполне может девчонке ногу перекусить, и лапы с огромными чёрными когтями вместо ног, но тело человеческое, а причинное место — как у мужчины, — Летиция подняла брови, — и я слышала, скорее даже как у жеребца.

— Значит, это правда, — вздохнула Ма. — Я слышала, что случилось в Канун всех святых, но они все были пьяные. Нажрались, как свиньи, бегали по деревне, кричали. На следующее утро многие даже встать не могли, не говоря уж о том, чтобы толком рассказывать. Но если видели Оулмэна...

Летиция перекрестилась.

— Мне про него рассказывала сказки старая бабка, а её мать научила. Он не только детей утаскивал, но и взрослых тоже, рвал плоть и ел живьём. Годами его боялась вся деревня, а потом женщинам-знахаркам удалось его усыпить. Но это было почти сто лет назад, может и больше. Я и подумать не могла, что увижу, как он опять возвращается.