Дети в ужасе смотрели на Пегу, разинув рты и широко открыв глаза. Я поняла, что, должно быть, выгляжу точно так же. Это о нём говорил тот человек, умерший в лесу в майскую ночь? «Твоё создание, порождение отчаяния и тьмы, несущее смерть всем, кто противится тебе».
— Говорят, если бы не те знающие женщины, вся деревня погибла бы. Слава Богу, с тех пор чудовище не прилетало, и Его милостью этого больше никогда не случится.
Девочка под вязами подняла обнажённые руки и указала пальцем на грачей над своей головой, от которых уже потемнело небо. Птицы собирались вокруг неё, исступлённо хлопая рваными крыльями. Грачи кружили взад-вперёд, опускаясь всё ниже, но не касались её, и она не шевелилась.
— Но Гудрун не знахарка, — сказала Пега. — В ней то же зло, что и в её предках. Может, она и немая, но тоже может говорить с дьяволом. Смотри, вот опять.
Я вгляделась, куда она указала. Пониже рыжей гривы волос, на плече Гудрун, я увидела что-то большое, лоснящееся и чёрное. Ворон. Крепкий клюв был так близко от уха девочки, что казалось, птица что-то ей шепчет. Присутствие ворона пугало грачей, но не ребёнка. Сам ворон, как и его хозяйка, не выказывал никакого страха перед кружащими птицами. В молчании девочки и ворона среди кружащих грачей было что-то пугающее.
Пега кивнула в сторону Гудрун.
— Там что-то не так. За все эти годы я ни разу не видела, чтобы она или её бабка обращали внимание на других людей. Гудрун не подходит к людям и никому не показывается на глаза. А мы здесь уже три года. Так почему она взялась наблюдать за нами сейчас? Больше того, почему она позволила нам себя видеть?
Пега снова перекрестилась и вместе с деревенской девочкой, всё ещё цеплявшейся за её юбку, повернулась к своим снопам сена.
Я опять взглянула в сторону деревьев. Девочка и её птица исчезли. Место казалось теперь совершенно пустынным, как будто никого там и не было кроме кружащихся грачей. Пот на моём теле вдруг стал холодым и липким. Меня била дрожь.
Они встали передо мной, перекрывая путь. Я развернулась, но они оказались позади, окружили меня хороводом бледных лиц. Кулаки крепко сжимали факелы. Я чувствовала жар пламени на лице. Я отступала, задыхаясь от дыма, боясь, что пламя опалит мне волосы. Мои сёстры, Эдит и Энн, тоже участвовали в этом круговороте. Их болезненно-желтоватые лица плыли на меня. Губы раздвигались в ухмылке. Бриджет, наша молочница, повар, горничная, покойная кормилица, немая старая попрошайка — все были здесь. Эдит поднесла клеймо к моему лицу. Я дёрнулась назад, но за спиной меня ждало ещё больше факельщиков.
— Ну, Агата, ты ведь не боишься маленького огонька? Святая Агата непременно защитит тебя от пламени. Разве ты не названа в её честь? Именно в честь неё.
Они кружили вокруг меня и смеялись. Ожерелье глаз поблескивало в свете факелов.
— Отпустите меня. Пожалуйста, дайте мне уйти.
— Почему, малышка Агата? Ты же не стыдишься носить такое славное имя? Тебе стыдно, Агата? Они хохотали громко и хрипло, как грачи над кронами вязов. — Нечего стыдиться. Все мы знаем, почему тебя назвали Агатой. Это каждый знает. Видела, как все оборачиваются, когда ты проходишь мимо? Куда бы ты ни пошла, повсюду об этом шепчутся. Потому что все знают, Агата. Все знают. Ты умрёшь старой девой, Агата, даже если за тобой в приданое станут давать всё золото королевства.
Они визжали от смеха. Эдит ухватила спереди моё платье.
— Покажи нам, давай, покажи всем, почему тебя назвали Агатой.
Они все стали хватать меня, пытаясь разорвать одежду.
— Покажи нам, Агата. Покажи своё имя.
Я проснулась с криком и поняла, что дерусь с клубком одеял, пытаясь освободиться. Ночь стояла удушающе жаркая, я взмокла от пота, по лицу сбегали мелкие капли. Несколько минут я лежала неподвижно, пытаясь перевести дыхание. Перевернувшись, я почувствовала влагу между ног и от облегчения чуть не закричала снова. Это наконец случилось. Я зря волновалась. Все будет хорошо.
Я выскользнула из постели и прокралась к двери. Она скрипнула, когда я ее открыла, и Кэтрин тихонько пискнула во сне, как котенок. Внутренний дворик заливал лунный свет, на крытых тростником и соломой крышах бегинажа поблёскивало серебро, но из-под ставен плотно закрытых окон не пробивалось ни единого лучика. Все спали. Я вздрогнула, испугавшись чего-то призрачно-белого, скользнувшего над головой, но оказалось, это всего лишь амбарная сова, живущая в молотильном сарае.
Я перебежала через двор, к уборным. Фонари там горели всю ночь, на случай, если кому-то понадобятся. Я присела у шершавой стенки, сунула пальцы между ног, а потом поднесла поближе к жёлтому огню фонаря. На пальцах не было ничего, кроме пота. Должно быть, должно! Я пробовала снова и снова, но крови не было. Прошло три луны, а крови все нет.
Оно растет во мне? Я встала и медленно ощупала живот. Он не казался раздутым, но когда живот беременной женщины начинает расти? Я изо всех сил вдавила в живот кулаки. Если оно там, я должна раздавить его. Должна убить. Я не могу носить в себе отродье демона. Со мной такого не может случиться. Я повернулась и всем весом прижалась к стене, вдавливая кулаки в живот так сильно, что почти вскрикнула. Кровь пойдет, я ее заставлю. Кровь вымоет это из меня. Я не должна думать о нем. Если я не буду думать, оно не сможет расти. Я не позволю ему жить во мне. Я не позволю ему жить.
Считается, что в этот день всегда идет дождь, потому что Мария Магдалина стирает свою одежду, собираясь в Сент-Джеймс на ярмарку.