Убить сову - Страница 36


К оглавлению

36

Настоятельница Марта     

Отец Ульфрид опаздывал. Обычно он неукоснительно пунктуален, но колокол приходской церкви святого Михаила давно отзвонил, а служба все не начиналась. Церковь была необычно многолюдна, и собравшиеся начинали беспокоиться. Обычно они слонялись туда-сюда, болтая и смеясь, обращая мало внимания на мессу, но в этот день все с волнением оборачивались на открывавшуюся дверь, будто ждали какую-то высокую особу.

Дверь снова отворилась, и наконец вошел отец Ульфрид, но не один. Он тащил за собой какую-то несчастную развалину, человека со связанными длинной веревкой руками. По внезапной тишине я поняла, что именно его ждали жители деревни. Лицо человека было скрыто капюшоном. Но я видела, как деревенские отпрянули при его приближении. Белые пятна на коже его рук и гнилостный запах не оставляли сомнений. Некоторые бегинки помоложе тоже подались назад, и я неодобрительно нахмурилась, жестом велев им стоять на месте. На ступенях алтаря прокаженный упал на колени и шепотом исповедался у ног священника. Я была в ярости. Не было никакой необходимости устраивать зрелище из исповеди. Неужели отец Ульфрид считал Господа настолько глухим, что позаимствовал сотню человеческих ушей, чтобы выслушать страдания единственной души? Одна женщина даже руку приставила к уху, чтобы лучше слышать.

— Все знают, что если спать с женщиной во грехе, возникнет проказа, — громко сказала она соседке.

— Ага, или если во время месячных, — ответила ее подруга.

— А что если и то и другое сразу?

— Тогда будет сыпь и проказа — чешется, а пальцев, чтобы почесать, и нет, вот наказание! — И обе закудахтали от смеха.

Казалось, исповеди не будет конца, словно человек боялся, что если он остановится, на него падет топор. Наконец, оборвав его на полуслове, отец Ульфрид поднял руки и провозгласил отпущение. Он взял веревку и потащил прокаженного в дальний угол церкви. Там стояли плотницкие козлы с наброшенной поверх чёрной тканью, образуя что-то вроде гробницы. Отец Ульфрид указал на них. Несчастный упирался, словно его толкали в бездну ада, но отец Ульфрид был непреклонен. Он втащил прокажённого внутрь, как собаку в конуру, и тот скрючился под чёрной тканью, похожий на тень, в надвинутом на лицо капюшоне.

Месса продолжилась, но я не могла больше слушать. Чёрная ткань не давала покоя моему духу. Я чувствовала угнетающий озноб рядом с этой гробницей, как будто Лазарь всё ещё погребён в каменной пещере и окрик «выйди вон» был только насмешкой над его стенающей душой. Пробил колокол, все вкусили Тело Христово, а тень внизу, в чёрной гробнице, сжалась ещё сильнее.

Когда месса кончилась, отец Ульфрид снова дёрнул верёвку и чуть не силком выволок человека из убежища. Едва дождавшись, пока несчастный поднимется на ноги, священник зашагал из церкви, ведя прокажённого за собой. Паства высыпала вслед за ним, но держалась на безопасном расстоянии. К тому времени, как мы добрались до двери, толпа уже образовала широкий круг у отверстой могилы.

Прокажённый стоял в могиле, склонённая голова чуть возвышалась над краем. Отец Ульфрид подождал, пока все соберутся, потом поднял лопату, воткнул в земляной холмик и высыпал землю прокаженному на голову. Несчастный пошатнулся, схватившись руками за края ямы, чтобы не упасть. Толпа ахнула и отпрянула, как будто мертвец пытался выбраться из могилы. Священник дважды бросил на человека землю, потом провозгласил: «Умри для мира и снова воскресни для Бога». Позади толпы закричала женщина, но никто не обращал на неё внимания.

Отец Ульфрид снова дёрнул за верёвку, приказывая человеку выбираться из могилы. Тот старался, но яма была слишком глубока. Он пытался выкарабкаться, земля всё время осыпалась, а люди только наблюдали за его беспомощной борьбой. Мне хотелось столкнуть их к нему в яму.

Я прошла вперёд через толпу зевак, бесцеремонно отталкивая тех, кто не спешил уступать дорогу. У ног священника лежала лестница могильщика. Я подняла её, опустила в могилу и протянула руку прокажённому. Тот инстинктивно поднял свою в ответ, но прежде чем я успела её схватить, отдёрнул, боясь ко мне прикоснуться. Собрав все силы, он сам вскарабкался по лестнице, и пошатываясь встал возле могилы. Его одежда покрылась грязью. Начинался дождь. Мокрая земля размазывалась по измождённому лицу, но он не пытался её смахнуть. Я протянула руку, чтобы вытереть рукавом его лоб, но отец Ульфрид схватил меня за руку и попытался оттащить в сторону.

— Ты что, женщина, с ума сошла?

— Если святая Вероника была безумна, утирая лицо нашего Господа, то я охвачена этим безумием.

— Господь не гнил от греха.

— Господь сам принимал прокажённых, отец Ульфрид.

— Ты смеешь сравнивать себя с Христом?

Отец Ульфрид резко отвернулся, не дожидаясь ответа, и, дёргая за верёвку, направился к дороге, ведущей в сторону леса. Прокажённый на верёвке пошатывался и спотыкался, как слепой. Я пошла следом. Оглянувшись, я увидела позади группу бегинок. За нами следовали только они — толпа деревенских, убедившись, что развлечение окончено, побрела по домам.

Наконец, отец Ульфрид остановился у камня, отмечающего границу церковного прихода. Он ослабил верёвку, обернулся и взглянул в лицо прокажённого. Лицо отца Ульфрида казалось мрачным и напряжённым, он быстро наклонился к прокажённому и что-то сказал, слишком тихо, чтобы я могла слышать. Человек встретился взглядом со священником, потом обернулся, устремив тяжёлый взгляд в сторону деревни.

36